Из-за неимоверной занятости только сейчас дошли руки рассказать о сентябрьских впечатлениях.
После конца второго акта публика расходилась из зала, обмениваясь потрясенными взглядами – после ярких и убийственно смешных мизансцен этот крик абсурдной фигуры в узком черном платье, натянутом на атлетические плечи, и пышном парике: «
Я есть то, что я есть и хочу лишь немного справедливости!» буквально выворачивал душу наизнанку.
читать дальшеВ Ландестеатре Зальцбурга 21 сентября состоялась премьера «La Cage aux Folles», «Клетки для безумцев», новой постановки бродвейского мюзикла 1983 года, заслужившего в свое время уйму Тони. Режиссер Андреас Герген уже много лет мечтал поставить этот мюзикл, но и не предполагал, насколько актуальной окажется премьера. И более чем подходящий исполнитель для центрального образа, вокруг которого строится весь сюжет, трансвестита Альбена, имелся под рукой: Уве Крёгер принимает участие уже в четвертой подряд постановке этого режиссера и не далее как в прошлом году он выступал на сценах Мюнхена и Мерцига в роли-травести – в качестве Эдны Тернблад из Хэйрспрэя, закомплексованной по причине лишнего веса американской прачки. Здесь лишнего веса не наблюдалось, только бугры от души накачанных мускулов под летящими шелками и страусиным пухом…
Я впервые присутствовала на европейской премьере, и впечатления были… прикольные. Сплошь вокруг смутно знакомые лица – люди, имеющие отношение к австрийской мюзикловой продукции, или просто знаменитости, мелькающие на тамошнем телевидении. Спектакль принимали бурно и весело, постоянно держалась атмосфера праздника. Впрочем, и через неделю, когда я снова посетила это шоу, публика смеялась буквально до слез и искренне сопереживала – тогда как по «Звукам музыки» у меня создалось впечатление, что зальцбургская публика ведет себя довольно сдержанно, даже притом что места раскуплены за полгода. Рядом со мной сидела пара средних лет и весь спектакль мужчина повторял в тихом восторге: «Это невозможно, это невозможно… С ума сойти!»
До сих пор я видела только (не вживую, конечно, и когда я заикнулась об этом Крёгеру, он рассмеялся: «Ты слишком молода!») берлинскую постановку 1986 года, и Альбена там играл легендарный Стив Бартон. Спектакль мне очень понравился, особенно, в свете нынешнего явно искусственно раздуваемого противостояния, и в России, и не только, и когда я узнала, что Уве Крёгер будет играть в этом спектакле, срок моего отпуска в этом году моментально определился. Я должна была это увидеть – и прямо на премьере.
Для тех, кто не в курсе:
Травести-клуб под названием La Cage aux Folles в Сан-Тропезе. Владельцы клуба – семейная пара, Жорж – конферансье и Альбен – звезда клуба, известная публике как Заза. Живут они в своем веселеньком гнездышке над клубом – в атмосфере постоянных разборок, претензий «артисток», завидующих положению Заза, в общем, скучать не приходится. Но у Жоржа имеется сын, Жан-Мишель. Богемная мамаша в свое время сбросила ребенка на руки нестандартному папаше и усвистала по своим делам, лишь изредка разрождаясь открыткой на день рождения – в неправильный день. Жорж и Альбен вырастили мальчика как сумели, Альбен всеми силами старался заменить ему мать, не всегда удачно, зато со всей душой, и искренне к нему привязан. Между тем, мальчику двадцать четыре года, он собрался жениться на милой девушке (Альбен: "Наш сын собрался жениться. Где-то мы с тобой допустили ошибку…"), и буквально завтра родители невесты собираются явиться в гости знакомиться с родителями жениха. Проблема в том, что отец невесты – политик типа г-на Милонова. И этим все сказано.
Жан-Мишель просит Жоржа связаться с его матерью и уговорить ее прийти к ним, чтобы они на один вечер изобразили нормальную семью. В квартире полностью меняют обстановку из откровенно фривольной на устрашающе пуританскую. Понятно, что Альбену в этой «нормальной» семье места нет, и Жан-Мишель с легкостью готов выставить свою названную «маму» на этот вечер в гостиницу. Только в гримерной перед самым выступлением Жорж набирается храбрости и объясняет Альбену, как обстоят дела – ему нет места на помолвке собственного «сына». Учитывая гиперэмоциональность звезды, все ждут взрыва, однако Альбен, выйдя из-за ширмы, только холодно извиняется: «Я должна идти на сцену», просит остальных актеров удалиться и разражается истинным гимном: «Я есть то, что я есть».
На следующее утро Жорж придумывает компромисс – Альбен будет присутствовать в качестве дядюшки – и безуспешно учит Альбена вести себя, как мужчина. Результат получается плачевный, и когда приходят гости, Альбен тихо смывается в свою комнату. Мать Жан-Мишеля так и не изволяет явиться, все планы Жоржа и Жан-Мишеля рушатся, но в решающий момент является Альбен в женском обличье (А вот и мама!) и виртуозно спасает положение. Гости довольны, очаровательная Заза ведет их в ресторан, там ее узнают и просят исполнять песню (Я больше этим не занимаюсь, теперь я – мать!), гости сами уговаривают Альбена выступить, все идет прекрасно, но – увы – завершив песню, Альбен по привычке срывает парик. Далее следует тяжелый разговор в квартире, но девушка решает пойти против воли отца и выйти замуж за Жан-Мишеля, юноша наконец осознает то, что уже второй акт пытается донести до него Жорж: как это ценно, когда кто-то любит тебя и заботится о тебе, и Жан-Мишель просит у Альбена прощения. Отца невесты вынуждают дать согласие на брак дочери шантажом, так как журналисты заметили его в такой компании, и политика выводят из квартиры тайком через сцену клуба, переодетым в женское платье. Все довольны. Альбен выходит на сцену в элегантнейшем белом костюме, ничего женского в его повадке уже нет, и они с Жоржем поют друг другу: «Я молод и влюблен».
Мне искренне понравилась берлинская версия, но в сравнении с ней в Зальцбурге было зрелище куда более яркое, многоцветное, вызывающее, смешное и – пронзительное. Я уже много раз говорила о том, в каком я восторге от режиссеров Андреаса Гергена и Христиана Штруппека и повторю это еще раз, они снова сделали совершенно замечательное шоу. Хореография тоже выше всяких похвал.
Открывается шоу неожиданной сценой, в которой маленький мальчик с куклой красуется перед зеркалом, примеряя материну шляпу и туфли, потом приходит мама, качает головой и с тяжелыми вздохами уводит его со сцены (небольшая претензия – по прическе «под горшок» и брюкам еще не очевидно, что это не девочка, я в его возрасте одевалась примерно так же… только в куклы не играла… ), по сторонам шкафа становятся два могучих культуриста, раскрывают дверцы… и начинается парад красоток со всех концов света…
Все персонажи были великолепны – прелестные кажетки (Я не занимался бы этим, не будет моя жена беременна!), уморительный дворецкий-Жакоб, видящий себя камеристкой, суровый адепт благопристойности Дэндон, симпатичный, блондинистый сосредоточенный на своей любви и перспективах до полного невиденья всего остального Жан-Мишель, прелестная Анн и бесконечно элегантный и остроумный Жорж. Жоржа играет актер изящный и миниатюрный – во всяком случае, он выглядит так рядом с Уве, который и так широк, как шкаф, а встав на каблуки, становится просто огромен. Эта разница постоянно обыгрывается: Альбен жеманно похлопывает Жоржа по плечу, и тот скрючивается от боли, Альбен падает Жоржу в объятья, и они застывают в классически романтической позе: «Ну что?!» «Да мне тебя не поднять!» Смешно выглядит и то, как, танцуя с Дэндоном, Альбен отрывает его от пола.
В постановке 1986 года самым сильным моментом был эпизод, где Дэндон кричит на свою дочь: «Да они же гомосексуалы!», и девушка холодно отвечает: «Не ори, папа, они знают, кто они». Зал после этого разразился аплодисментами (sic!). Жаль было, что здесь эта фраза полностью потонула в общем споре, оставшись незамеченной, вероятно, по вине актрисы – Ханны Кастнер, Лизль из «Звуков музыки». Ханна – очаровательнейшая девушка с прелестнейшей улыбкой с ямочками, смотреть на нее – одно удовольствие, но что-то кроме улыбки я в ней уже которое шоу ничего особенного не могу разглядеть. Роль Анн, конечно, чисто вспомогательная, однако и то, что можно из нее сделать, здесь сделано не было.
Еще в берлинской версии Жан-Мишель просил прощения у Альбена и Жоржа, встав перед ними на колени, здесь обошлись без этого пафоса, и, на мой взгляд, зря, драматизм момента был бы усилен.
В середине мюзикла была большая вставка – представление клуба с личным шоу Крёгера. Он появляется на сцене на верхушке гигантского тортообразного белорозового кринолина, спускается оттуда, оказавшись в коротеньком платьице в тех же белорозовых кружевах («Прелесть, правда? Обошлось в кругленькую сумму! Костюм тоже…»), рассказывает анекдоты, играет с залом, отчасти импровизируя. Но самый убойный момент следует дальше, когда после выступления кажеток Крёгер возникает в глубине сцены в костюме… Элизабет! В той самой картинной раме. И кивает с улыбкой Джоконды, наблюдая, как зал корчится от смеха. Сбылась мечта всей жизни.
И внезапным ударом по нервам после всего этого веселого безобразия становится главное соло Альбена, завершающее первый акт. Альбен один стоит на сцене в черном, закрытом по горло платье в пол. Вся сцена невероятно пронзительна до последнего жеста и взгляда, когда Крёгер замолкает, с яростью срывает парик и швыряет подвернувшейся кажетке, а потом уходит в через зал, в бок, и на краю сцены снимает туфли на высоких каблуках – в этом есть что-то бесконечно интимное, он словно бы обнажает всю душу перед публикой и становится кристально ясно, что это – его собственная, личная война. Потому что и в наше время, и на благополучном Западе, все равно нелегко отличаться от большинства…
P.S.
Воспользовавшись тем, что я снова оказалась в Зальцбурге, я заглянула и на «Звуки музыки», первое представление сезона, втиснутое между «Ла кажами». Прикольно было уже просто посмотреть на Уве в образе фон Траппа: сегодня он играет трансвестита, завтра – отца семерых детей, морского капитана. Но, хотя, казалось бы, любимые шоу с любимыми артистами мне не приедаются, «Звуки» в этот раз смотрелись бледновато. Спектакль уже идет третий сезон, в составе произошли некоторые изменения к лучшему: мне гораздо больше понравился нынешний Макс и нынешний Рольф – тот же блондинчик, что играет Жан-Мишеля в «Ла каж», более арийской наружности, чем прежний актер. Дети, однако, остались те же, и дети… элементарно подросли! И это уже не смотрится так, как было раньше... Самая маленькая уже не производит прежнего впечатления, да и на руки ее поднимают не без натуги… Но самое печальное, что сменилась главная героиня, больше нет Вицке, а без Вицке это уже совсем не то. Меня как любителя наибольшего возможного натурализма и деталей сразу напрягла ее красивая стрижка. Модная стрижка – у послушницы? У Джули Эндрюс в фильме были короткие волосы, но обрезанные без претензий, у Вицке – скромный узелок на затылке. И для Уве Вицке все-таки – тоже «его» женщина, почти как Пия, и с новой актрисой такой «химии» уже не ощущалось. Да и поднадоело ему, наверно, просто-напросто – после того как в этом году появились два куда более многозначащих для него проекта. Но смотреть все тот же жизненно-реалистичный Эдельвайс я могла бы до бесконечности: здесь, когда на втором куплете барона душат рыдания, и он сбивается, песню подхватывают дети, обступив его, и Георг с изумлением смотрит на свою любимицу Бригитту, на глазах у зрителей осознавая, что его семья и есть его Heimat, родина, которую он может взять с собой и на край света…