Phantom Mirror

Навеяно классической старой обложкой к роману Сюзан Кей "Фантом".
Собственно, это уже вторая версия, первая была меньше и проще. Сама не знаю, как я ухитрилась надеть ему на мизинец кольцо - мизинец толщиной миллиметр.
Диаметр зеркала - 10 см, высота всего - 7,5.
В глазах золотой блеск, имеются металлические запонки, цепочка от часов, шнурки на ботинках, кольцо, остальное - полимерная глина.



Эрику никуда не спрятаться от собственного лица, его повсюду окружают зеркала, и всегда и везде с ним маска и музыка.

@темы: handmade, Призрак Оперы, ручная работа, полимерная глина:, статуэтки, Phantom of the Opera, авторские куклы

---

Зоологический музей в Хельсинки

Нужно было чем-то занять время в Хельсинки, заняло меня это, правда, минут на сорок (за которые я успела обежать экспозицию дважды), но удовольствия получила массу. Я еще попала удачно и неудачно одновременно: с одной стороны, как раз когда я там была, вход был бесплатный (к вечеру по четвергам), с другой стороны, и толпы соответствующие, в узких коридорах между стендами не протолкнуться, под ногами путаются ошалелые дети…



Мне особенно интересно было посмотреть заграничный зоомузей после недавнего возвращения к родному питерскому, однако сравнивать их бессмысленно.

Если в гигантских пространствах нашего музея представлен, в общем и целом, практически весь животный мир, в строгом соответствии научной классификации, то в Хельсинки в нескольких маленьких зальчиках, соединенных тесными коридорами, можно полюбоваться лишь взаимодействием обитателей разных географических областей: от классического птичьего базара и северных льдов до тропиков. Животных там сравнительно мало – их единственный слон стоит в вестибюле, потому что в основную экспозицию не поместился бы. Зато до чего здорово сделаны эти живые сценки! Казалось бы, у нас тоже это есть: множество витрин, где зверье-птицы-рыбы показаны в действии и взаимодействии, казалось бы, и у нас олени бьются, птицы летают, выхухоль ныряет в воду, но в этих чучелах нет той динамики, той естественности и проработанности деталей, которые присутствуют у финнов. Может быть, все дело в старости наших экспонатов, самым молодым из которых многие десятки лет, но в них видишь именно чучела, мастерски исполненные, красивые, трогательные, но не живые. В Хельсинки же жизнь вокруг так и кипит: тигр бросается на антилопу, оцелот следит за зайцем, ускользнувшим в нору, анаконда стремится из-под воды к поверхности, где над круглыми листьями кувшинок беспечно танцует птица, не подозревая об опасности. Наверно, при более спокойной обстановке там часами можно бродить возле одного стенда, все время находя новые детали – еще какую-нибудь зверушку, спрятавшуюся под листик, не заботясь о том, чтобы ее было хорошо видно.







Особенно восхитили меня бурые медведи, ловящие рыбу в весенней реке, прихваченной талым ледком. У медведя, внимательно высматривающего рыбу с берега, одна передняя лапа сухая, а на другой шерсть слиплась мокрыми сосульками – он только что лез ею в воду. Наклонившись, можно рассмотреть, как под водой носятся эти самые рыбы.





Еще произвели на меня впечатление шрамы на морде льва, делающие его очень живым.



И повсюду со стендов, или в полете под потолком наблюдают за вами разнообразные птицы.





Есть у них еще зал покрупнее, посвященный доисторическим тварям, со скелетами динозавров и муляжами, в единственной витрине там находятся довольно корявый саблезубый тигр и туры, почему-то в обществе вполне себе современных сайгаков. В сравнении с нашими мамонтами это, конечно, несерьезно.



Снаружи музей тоже выглядит очаровательно: он похож на красивый маленький замок со скульптурами животных при входе и парой жирафов, уютно устроившихся на балконе. Внутрь жирафы бы не поместились…



Шикарный ирбис!



Пума наблюдает за потенциальной добычей, на зрителей не отвлекается.



Застыл в прыжке, опирается на камень только задними ногами

@темы: Хельсинки, животные, таксидермия, Helsinki:, Зоологический музей

---

Город, где живет сказка

Сверху Ротенбург об дер Таубер представляет собой живописное зрелище крутых черепичных крыш свеженького красного цвета, окруженных полноценной средневековой стеной с многочисленными сторожевыми башнями с часами и без, и все это утопает в густой зелени Тауберталя. Видимо, за эти крыши Ротенбург назвали когда-то «Красным городом», впрочем, город этот помнит еще конец первого тысячелетия нашей эры, и откуда там что пошло, давно утонуло в глуби времен. А насладиться видом средневековых крыш несложно – достаточно подняться по неровным каменным ступеням на городскую стену и прогуляться вокруг славного старинного городка по галерее с узкими бойницами, из которых отбивались в Тридцатилетнюю войну ротенбуржцы от католической армии Йоганна графа фон Тилли.



Именно в этом особенность и ценность Ротенбурга, маленького города населением в 11 000, расположенного в долине реки Таубер во франконской части Баварии – здесь, за высокой кменной стеной и стройными башнями ворот законсерировано красочно-романтически-фантазийное средневековье. И что самое восхитительное – оно совершенно настоящее. Бавария богата фантазийными замками, неоготическо-эклетическими стилизациями, созданными в XIX веке склонными к романтике представителями правящей династии Виттельсбахов, однако Ротенбург остается особым местом, ибо, во-первых, это не построенный или реставрированный до неузнаваемости по королевскому приказу замок, а целый город, а во-вторых, он аутентичен, и бродя по его узким крутым улочкам или выглядывая рано утром из высокого окошка мансарды на горбы крыш и церковные башни, ты можешь почувствовать особый дух времени, не затертый надстройками и перестройками.



Граф фон Тилли пощадил этот город. По легенде, он предложил тогдашнему бургомистру выпить бочонок в три с половиной литра местного вина (в отличие от остальной Баварии, Франкония славится на пивом, а именно очень дорогими марочными винами), а за это обещал не сжигать его город, не забыв предупредить, что вино отравлено. Бургомистр выпил этот бочонок, упал замертво, но через какое-то время очнулся и обнаружил, что войска ушли из Ротенбурга. Вино не было отравлено, Тилли просто испытывал, готов ли бургомистр отдать жизнь за город красных крыш.
Не поднялась рука и у союзников во Вторую Мировую войну брать город артиллерией. Впрочем и местный командующий пошел им навстречу, нарушив приказ Гитлера стоять до конца и сдал «самый немецкий из немецких городов», модель национальной идеи, союзникам, чтобы уберечь от разрушения.

Просто Ротенбург действительно фантастически красив.


Марктплац, центральная Рыночная площадь:





Виды из окна отеля:





Вид из бурга на город:



Ворота крепости:



Кузница:



Естественно, на живописных улочках находится множество прелестных лавок, где продаются стандартные немецкие сувениры, в основном бросаются в глаза почему-то плауэнские кружева, хотя это саксонское ноу-хау, и местные лакомства. Но самая волшебная лавка, очень соответствующая сказочному городку – это Рождественский музей Кэте Вольфарт.

Когда заходишь в это нарядное здание, сразу по правую руку тебя встречает огромная витрина, за которой находится дом, бурно живущий своей посведневной жизнью: десятки плюшевых зверушек деловито трудятся: заяц моет окно, лягушка сушит белье, обезьянка чистит трубу, не обращая внимания на толпящихся за стеклом зрителей. Стоит засмотреться на витрину, и к посетителю спешит старичок-сторож: Вы откуда? Вы заходите – там красиво! – и огороженный, как в нормальном музее, путь ведет посетителя по затемненным, освещенным елочными фонариками подвальным помещениям огромного магазина, где в каждом зале, каждом закутке или коридоре собраны игрушки определенного типа – стеклянные, деревянные, а то и определенной цветовой гаммы, или традиционные сувениры, те же плауэнские кружева, баварские резные часы с кукушками и т. д. Гулять там можно часами, и особенно приятно в середине жаркого летнего дня вдруг окунуться в полную праздничных огней, таинственной полутьмы и подвальной прохлады атмосферу Рождества…

@темы: Бавария, Германия, путешествия, Rothenburg ob der Tauber, Ротенбург об дер Таубер, Средневековая архитектура, Франкония:

---

Niemand stoppt den Beat!

– Из РОССИИ?! – темный паркинг, железная калитка между сараями типа строительных вагончиков, ночной холод, почти никого вокруг, и вопль на все поле на окраине Мюнхена. Такого потрясения я еще ни у одного артиста не вызывала.

– И… понравилось? – Доминик Хеес, очень красивый, высокий молодой парень смотрит на меня с искренним напряжением: из России, это ж сколько денег надо… ну скажи мне, что ты не зря сюда летела…

– Очень понравилось, – заверяю я его, Доминик искренне рад и, выпрямившись, старательно отчеканивает, как хороший ученик: – Ну, тогда хорошего вам пребывания в Мюнхене и благополучного возвращения домой!

Он решительно удаляется в направлении метро, а я беру себе на заметку: надо в будущем следить за его карьерой. Становится все холоднее, актеры по одному выходят из укромной калитки в уголке палаточного городка, в котором уже не первый год отбывает ссылку по случаю полной перестройки Мюнхенский Дойчес-театр. Можно познакомиться с Джессикой Кесслер и сказать ей, что она моя любимая Сара в «Танце вампиров», но, во-первых, рискованно: мой герой может выйти в любой момент, а во-вторых, не хочется ее задерживать, потому что в сторонке ее ждет главная героиня «Хэйрспрея» Конни Браун и, поняв, что Джессика застряла надолго, грустно машет рукой: я подожду в метро. Не так много есть мюзиклов, в которых пышечка вроде Конни может сыграть главную роль, но самое главное все-таки – не каким по счету ты выходишь на поклон, а ждут ли тебя на выходе…

Это наводит на обычные стейдждорные мысли. Всегда интересно наблюдать за артистами, проходящими через толпу… ну или группу… или мимо пары фанатов. Вот проходит молодой начинающий актер на вторых ролях, он молча проталкивается на волю, иногда говорит до свиданья примелькавшимся зрителям и наверняка хоть иногда думает: А будут ли когда-нибудь вот так же ждать меня? Интереснее, когда появляются молодые актеры, уже ставшие звездами. Они очень ценят этот ажиотаж вокруг них и еще не опробовали отрицательных сторон известности, они старательно исполняют все просьбы, встречают знакомых фанатов как старых друзей и успевают шарить взглядом по сторонам: как бы кого-нибудь не пропустить-не обидеть. Уве Крёгер на выходе замедляет шаг и оглядывается, ища знакомые лица: его-то почти всегда кто-нибудь ждет. А вот выходит артист не первой молодости, от которого никому ничего не нужно, и, глядя в землю, резко сворачивает в сторону: преданно ждать в темноте у выхода его уже не будут никогда… Впрочем, свою долю восторгов публики и он получил на поклонах…



They can try to stop this Paradise
we’re dreaming of
But they’ll never stop the rhythm of two hearts in love
to stay
You can’t stop the beat!

Заводная скороговорка звучит этим летом в бешеном отбивании ритма и радужной пестроте костюмов в паре цельтпаластов – палаточных театров Германии, и в центре этого буйства красок трепещут пышные формы сахарно-розовой с белокурыми кудрями а ля Мерилин Монро – лишний привет шестидесятым – Эдны Тернблад.



Пока пользующиеся бешеным успехом зальцбургские «Звуки музыки» потихоньку превращаются в лонгран (договор продлен на второй сезон, идут разговоры о третьем, билеты вовсю раскупаются на следующую весну, готовятся выезды в Ливан и на Дальний Восток и англоязычная версия специально для туристов, и это в театре, где никогда не ставили мюзиклов и никогда до сих пор не бывало аншлагов) режиссер Андреас Герген (известный любителям немецкоязычного мюзикла также по «Дракуле» в Граце и «Графу Монте-Кристо» в Занкт-Галлене) занялся совершенно новой инсценировкой успешного бродвейского «Хэйрспрея» - «Лака для волос» для цельтпаласта небольшого городка Мерциг в Заарлянде (он из тех краев родом и почему-то считает очень важным привезти туда эту чисто американскую историю). Заодно делается заезд в Мюнхен, видимо, по аналогии – тоже в цирковой палатке.



Для тех, кто не знаком с фабулой. Дело происходит в 1960-е годы в городе Балтимор. Симпатичная толстушка Трэйси Тернблад, юная мятежница с вызывающей прической, мечтает принять участие в танцевальном шоу для старшеклассников. У Трэйси имеется мама Эдна, дама еще более пышной комплекции, она страшно стесняется своей наружности, не высовывает носа на улицу, поставила крест на себе самой, а заодно и на дочери. Дочь же понимать не желает, чем лишние килограммы ей мешают делать танцевальную карьеру, и добивается своего – выигрывает конкурс, завоевывает любовь своего кумира, первого парня на деревне Линка, а заодно протаскивает на телевидение своих чернокожих друзей, научивших ее танцевать. Триумфом семейства Тернблад становится эффектное явление и Трэйси, и преобразившейся Эдны в прямом эфире. Мне, честно говоря, эта история никак не близка, однако мюзикл в целом неглуп, в нем ставятся правильные и по-прежнему злободневные вопросы – комплексы, расизм, дискриминация, звучат приятные стилизации под музыку 60-х. А главная фишка в том, что роль Эдны по традиции исполняет мужчина. То есть, для сюжета мюзикла это может быть и не главное, но, естественно, именно Эдна вызывает обычно наибольший интерес и зрителей, и критиков.



После успеха на Бродвее и в Лондоне, Хэйрспрей уже ставился и в Германии – в Кёльне, с участием блестящего «Франк’н’фуртера» Роба Фаулера в роли Корни Коллинза – ведущего шоу, и с Уве Оксенкнехтом в роли Эдны – и очень неплохая была Эдна.

Готовя новую постановку, Герген сделал ставку на более чем известное в немецкоязычном мюзикловом мире имя и на успех своей прежней работы и пригласил на роль Эдны Уве Крёгера. Уве, в свое время долго воротивший нос от роли барона фон Траппа, позволившей ему вернуться на сцену, идею переквалифицироваться из австрийского аристократа в пожилую прачку принял с радостной готовностью. И надо сказать, критики, довольно холодно принявшие режиссерскую версию Гергена, хором превозносят новоиспеченную Эдну, усматривая в исполнении Крёгера множество свежих нюансов.

Я была на двух представлениях, и впечатления получились смешанные. С первого раза возникло чувство некоторого разочарования: от Гергена я ожидала чего-то большего или большего изящества в постановке, что ли... Одно можно точно сказать: эта версия Хэрйспрэя рискованнее, игривее, чем классическая, и кое-где ее создатели заходят несколько дальше, чем следовало бы. К примеру, совершенно неуместной в трогательном дуэте немолодой супружеской пары выглядит пантомима, в которой «муж» пристраивается сзади к «жене», навалившейся поролоновым брюхом на гладильную доску – учитывая обстоятельства, мысли зрителя принимают совершенно не то направление… И вообще, после всех разговоров о том, как интересно мужчине сыграть женщину, необязательно с таким упорством почти в каждой сцене напоминать, что это все-таки мужчина (играя голосом от фальцета к баритону, хватая за грудки и отрывая от пола тюремную надзирательницу:только тронь мою дочку!)

Не самой удачной шуткой мне показалось и падение одной из «кордебалетчиц» со сцены – Линк толкает ее ногой, она катится к краю сцены и аккуратненько выпадает в проход. Если предполагалось, что это смешно, то напрасно: нормальный зритель примет это за несчастный случай и не смеяться будет, а переживать, не ушиблась ли девушка.

Кроме того, никогда еще я не видела спектакля (и ведь не премьера уже, целую неделю играли), в котором было бы такое количество накладок: занавес, состоящий из отдельных цветных полос, опускался не весь, и зависшие полосы безнадежно подергивались, пытаясь дотянуться до сцены; из платьев героинь свисали нитки; у Трэйси в финале отвалилась коробка микрофона. Уве тоже вложил свою лепту: в том самом номере с дуэтом, видимо, от абсурдности всего происходящего, на него напал приступ неудержимого смеха.

смотреть, и могла в полной мере наслаждаться бойкой хореографией, хорошей игрой, хорошим пением, собственной близостью ко всему происходящему: в Цельтпаласте нет оркестровой ямы, и от сцены до первого ряда не более полуметра, а я сидела как раз посередине.

Зрелище получилось очень ярким, компенсируя обилием красок более чем скромный сет, впрочем вполне приличный для походной постановки. Музыканты располагались в глубине сцены, то отгороженные занавесом, то непосредственно участвуя в качестве «живого сопровождения» в оформлении сцен телешоу. Костюмы были прекрасны.

Единственным разочарованием в технической части стал муляж баллона с лаком, из которого в финале должна была триумфально возникнуть с блеском и треском Эдна. Ожидаемого взрыва не последовало, дверку баллона неторопливо и осторожно опустили на руках статисты, правда, отсутствие эффекта компенсировало пронзительно-розовое открытое платье Эдны с пушистой меховой накидкой.

Кстати, единственная накладка во второй день была связана с маленькой копией баллона, которую Уилбер показывал Эдне у них дома. «Осторожно, дорогая, это может быть опасно!» Эдна испуганно пятится, прерывисто дыша от страха, а баллон вяло открывается только на половину, нехотя выплюнув узелок серпантина, и Уилбер сконфуженно дергает вторую створку, пока Эдна, выпрямившись и поджав губы, с упреком смотрит на него. Впрочем, поскольку новое изобретение Уилбера и должно было выглядеть неожиданно скромно после апломба, с которым он его представил, сбой получился только кстати.

Не слишком впечатлила меня главная героиня Трэйси (Конни Браун) – выглядела она бледновато, может быть, по неопытности, и не выделялась ни танцами (за что боролись? в общих сценах она совершенно терялась среди других танцоров), ни прической (парики у нее выглядели просто-таки неопрятно, так что замечание матери насчет прически хотелось от души поддержать).

Неподражаем был Линк (Доминик Хеес). Если бы не Эдна, его роль могла бы считаться главной мужской ролью в Хэйрспрее, и Доминик держал себя вполне как ведущий актер – он был ярок, уверен в себе, великолепно танцевал, пел и играл. На первом моем Хэйрспрее он вызвал отдельную порцию аплодисментов, бравурно справившись с оглохшим микрофоном: не переставая говорить, решительно и звонко очень таким «нашим» жестом щелкнул пальцами по щеке, и все сразу наладилось.



Хороши были мать и дочь ван Тассел. У Эмбер, пожалуй, был недостаточно глупый для анекдотической дуры-блондинки вид, но девочка была красива, здорово танцевала и лихо садилась на шпагат.

Особенно понравилась мне Джессика Кесслер (знакомая любителям немецкоязычного мюзикла по Гамбургскому «Танцу вампиров» с Тартом и Борхертом). Играла она второстепенную роль Пенни, подружки главной героини, и роль эта просто заблистала. Клетчатое платье, рыжие хвостики, озорно блестящие глазки за стеклами очков и неизменная жвачка в рту – очаровательная школьница.
Сильное впечатление произвела на публику Мотормаут Мэйбл (Дебора Вудсон) с ее могучим голосом.

А вот Корни Коллинз после Фаулера мне показался невыразительным. Также довольно бледен был, на мой взгляд, Уилбер. Очевидно, актера на эту роль искали маленького и щупленького, для пущего контраста с Эдной, но контраст получился сильнее, чем надо: на ее фоне Уилбер просто исчезает.


Ну и тот (та?), ради кого, собственно…



Конечно, фрау получилась роскошная, тут все пошло в ход: и замечательная пластика Крёгера, и нестандартное сложение, изящные руки и ноги, привычка к высоким каблукам, богатая мимика. Конечно, это был центральный персонаж, наиболее проработанный, которому явно уделялось особое внимание в постановке, и образ Эдны получился более чем объемный (во всех смыслах). Решительная на собственной кухне, строящая и домочадцев, и клиентов, робкая и неуверенная среди чужих людей и тут же готовая рваться в бой со всем миром, чтобы защитить дочь, нежная и любящая наедине с мужем, Эдна демонстрирует в пределах шоу разнообразные грани личности.

Но, конечно, Крёгер переигрывает. Впрочем, в какой-то мере он переигрывает всегда, это даже не манера игры, это образ жизни, но в комедийной и настолько рискованной роли он тем самым опасно приближается к грани вульгарности. Не переходя ее, впрочем.

Пронзительные, чувствительные моменты удаются Крёгеру все-таки лучше (как-никак двадцать пять лет карьеры в драме, собственно, комедийную роль он играет впервые), проникновенные разговоры матери с дочерью, жены с мужем действительно хороши и убедительны ("Я говорю не как мать, я говорю как женщина, которая любит и любима!»; «Я ведь тоже мечтала… - Еще придет день… - О чем ты? Какой день? Мое время уже прошло!)

Мне понравилась идея со сменой Эдниного имиджа – занявшись собой, она не просто меняет прическу, а преображается под Мэрилин Монро. В начале мюзикла у Эдны неопрятные седовато-черные лохмы, в салоне мистера Пинки их сменяют короткие золотистые локоны, что подчеркивает фундаментальность перевоплощения. У Эдны могут отнять дареные платья, но образ, который она постоянно видит в зеркале, уже не отнимешь, и этот образ заставляет ее вспомнить о том, что и она когда-то к чему-то стремилась.

Еще одна деталь, которая мне особенно понравилась: когда Эдна говорит по телефону, ее голос звучит совершенно по-другому. Тонко подмечено: у многих людей есть специальный голос для разговоров по телефону. И «телефонный» голос у Эдны более мягкий, предупредительно-вежливый, именно такой, какой и должен быть у женщины, властвующей в пределах семьи, но неуверенной и пугливой с чужими. И двигается Крёгер в женском образе безупречно.

После фоток и репортажей с премьеры я не без напряжения ждала финала и открытого розового платья (фальшивая грудь из-за слишком глубокого выреза висит неизвестно где, да и плечи для хаусфрау уж слишком… атлетические), однако, Уве, видимо, тоже смотрел этот материал, так как накидка поверх платья была предусмотрительно завязана спереди узлом, и костюм смотрелся по-своему стильно, пока Эдна отплясывала в центре ансамбля в зажигательном ритме, при всей поролоновой сбруе гибкая, подвижная и легкая, как большооооой воздушный шарик: Niemand stoppt den Beat!



После потрясающего впечатления от второго шоу, никак нельзя было просто уйти, не попрощавшись. Я хотела сказать, что сегодняшнее шоу мне понравилось даже больше вчерашнего, и благополучно ляпнула «гораздо больше». Уве, очень стройный и миниатюрный после этого костюма, вздохнул с облегчением: "Рад, что понравилось!" Надеюсь, мы правильно поняли друг друга. В конце концов, он тоже человек прямолинейный…

@темы: Германия, мюзикл, Hairspray, Лак для волос, Uwe Kroeger, немецкоязычный мюзикл, Мюнхен, Уве Крёгер

---

ЗОЛОТАЯ ПЧЕЛА / МИСТРАЛЬ – сборник из двух повестей с оттенком мистики

Вы сидите в кресле театра, наблюдая удивительное действо, что создается у вас на глазах талантом постановщиков и актеров. Вы любуетесь образами прошлых лет, переданными особым мастерством художника на прямоугольнике полотна в картинной раме. Вы с трепетом касаетесь страниц старинной книги и разбираете сделанную кем-то от руки выцветшую надпись на полях. Что вы ощущаете при этом – может быть, что на мгновенье соприкоснулись с иной реальностью? Иным миром, иными условиями существования, иными чувствами. Но миг откровения проходит, и вы вскоре забываете о том, что испытали. Герои этих двух повестей заглянули за грань чуть-чуть дальше, не зная, что принесет им это открытие – радость, умиротворение, сознание выполненного долга, разочарование, боль?
Знаменитый в прошлом артист мюзикла, вынужденный оставить сцену из-за психологической травмы, отправляется в небольшой город, чтобы сыграть в спектакле, успех которого дал бы ему шанс вернуться в театр и снова начать жить в полной мере. Можно ли ожидать, что написанная в XIX веке книга сказок столкнет артиста с его собственным прошлым, готовым поставить под вопрос не только судьбу грядущей премьеры, но и человеческую жизнь?
Любопытная студентка случайно попадает на частный островок у побережья Средиземного моря. На старинной вилле она знакомится с владельцем острова – гениальным художником, способным передавать в своих полотнах реальность настолько ярко и точно, что написанные им картины оживают. Удастся ли девушке избежать участи других моделей художника, или она окажется пленницей картины, на столетья привязанной к собственному портрету?
В этой книге читатель найдет две фантазии, где мистика осторожно и мягко вплетается в реальность, не разрушая и не преобразуя повседневную жизнь героев, но одаряя ее легким привкусом нездешнего, оставляя на первом плане деликатно выписанные взаимоотношения между персонажами.

Издание иллюстрировано

На самом деле, мне самой всегда сложно четко определить жанр написанных произведений. Точнее всего сказано в последнем абзаце аннотации: мистическая или фантастическая составляющая обязательно присутствует, формируя, собственно, сюжет, однако главным каждый раз оказываются сами герои, их характеры, логика поведения, поступки.



Две повести, заключенные под этой пронизанной золотым светом – огромное спасибо замечательному мастеру! – обложкой написаны с промежутком в семь лет. Их героев разделяют время и пространство: в одном случае события просиходят на итальянском побережье в 1970-е годы, в другом – в небольшом городке в восточной части Германии непосредственно во время написания – весной-летом 2011 года, однако, уже совместив их в одном томе, я не без удивления обнаружила сходные линии в их сюжетах. Решаются они, впрочем, совершенно по-разному. Объединяет эти повести и то, что персонажи их – люди, так или иначе связанные с искусством, и страсть к избранному ремеслу побуждает их принимать брошенный судьбой вызов, разгадывать загадки и спешить за блуждающим огоньком, который может привести к неведомой опасности, а может – спасти жизнь, свою собственную или близкого человека.



Сюжет «Золотой пчелы» пришел ко мне удивительным, хоть и не столь уж редким образом – во сне, прошлой весной в ночь на субботу перед Пасхой, когда просто две совершенно разные истории, смутные образы которых я уже вынашивала долгое время, врезапно слились в одну, и – передо мной возник почти полностью готовый сюжет. Впервые в жизни я бросилась писать, уже просматривая в деталях всю историю до конца, уже мысленно составляя заключительные диалоги героев. Обычно на повесть подобного объема у меня уходит около года, «Золотую пчелу» я написала за три недели – это было редкое и абсолютно счастливое состояние творческого экстаза, когда я просто не могла оторваться от своего детища – я писала дома, на работе, в транспорте, днем и ночью.

Сыграло свою роль, конечно, и то, что у главного героя имеется вполне конкретный прототип – мой любимый театральный актер, человек, которого я искренне уважаю и люблю, и за талант, и за яркую индивидуальность, и за личные качества. Конечно, Аксель Эдлигер не идентичен своему прототипу (так же как не идентичен он своему двойнику из иной реальости), я вовсе не стремилась сделать его точный портрет, и срисовывала его (как в переносном, так и во вполне буквальном смысле) в некоторых деталях даже с точностью до наоборот. Тем не менее, возникали потом некоторые ошеломительные факты – как, например, то, что актер как раз на время работы над повестью (но уже после того, как я это придумала) перекрасил волосы в платиновый цвет – как у Акселя. Мне приходило в голову, что ненапрасно в книге соприкасаются разные пространства с двойниками… Присутствует здесь соответственно и слэшевая линия и собственно является сюжетообразующей, хочется верить, что мне удалось отобразить ее не без изящества…
Приглашаю вас в недолгое, но надеюсь – увлекательное – путешествие в город Йоханнесталь у подножия гор Свати и на таинственную виллу на островке у побережья Средиземного моря, и бродя по узким улочкам или приделам старинного собора, пробираясь за кулисы местного театра или разглядывая магические полотна, прислушайтесь к музыке, которая звучит в воздухе, прислушайтесь к дыханию иных времен, иных миров, ощутите привкус опасности и неодолимое очарование нездешнего – я явственно ощущала это, работая над книгами.

Итак…




В небе разливался тревожный багрянец заката, придавая неповторимый кровавый оттенок черепичным крышам Йоханнесталя, а на востоке, где возвышались поросшие хвойным лесом горы Свати, уже подступала ночная синь.
Дом покойной писательницы Лауры Таннен стоял на узкой, извилистой улочке на окраине города. Сейчас, когда в надвигающемся сумраке не видна была облупившаяся штукатурка и треснутое стекло в окне второго этажа, укрывшийся за буйно разросшимися зелеными драпировками хмеля и запущенным садом дом, казалось, существовал в далеком прошлом, вдали от музыки техно, интернета и сообщений о терроризме в новостях. И от этого было как-то уютно и спокойно.

***

– В конце концов, я есть хочу! – пожаловался Аксель стоявшей рядом Терезе, и ведущая актриса согласно кивнула. – Столько времени тратим зазря, а потом все равно придется все делать наоборот!
Хайнц, молодой дублер, в глубине сцены устало выслушивал режиссера и равномерно кивал, то и дело поправляя упорно сползавший с плеча черный плащ. Его глаза были сильно подведены; немолодая женщина-гример поправляла на нем светлый гладкий парик, имитирующий – без особого успеха – прическу Шаттенгланца. От геля прилизанные волосы Акселя потемнели, и цвет не совпадал.
– Да черт с ним, с цветом, это можно подкорректировать освещением! – Аксель не выдержал и направился к ним. – Он все равно не похож на меня, как ни старайся! Остается только сделать так, чтобы я был на свету, а он в тени, и все будет…
– Очевидно! – прорычал режиссер. – Это же должно выглядеть, like magic!
– Тогда понадобится настоящее чудо, чтобы он казался мной!
– Конечно, Аксу непременно нужно, чтобы он находился в центре внимания! – вполголоса пробурчал кто-то, и рядом хихикнули.
Аксель резко развернулся и окинул толпу актеров неверящим взглядом, полным упрека. Там засмеялись.
– Рост тот же, плечи можно еще надставить, но понимаете – скулы, – вздохнула гример. – Такая прическа как раз зрительно делает лицо шире, но этого недостаточно. Лепить что-то, чтобы сделать скулы еще шире… и подбородок, – Она оглянулась на Акселя. – Так красиво не получится.
– А если я встану в профиль? – предложил Аксель. – Чтобы в главный момент нас видели с разных точек зрения?

Через несколько минут все, кто находился на сцене и поблизости, ринулись в зал посмотреть, что получится. Аксель бросил реплику в глубине сцены и, взметнув широкий плащ, исчез в люке во вспышке света, а его место тут же занял Хайнц. Пока голос Акселя в записи звучал в зрительном зале, сам актер со всей возможной скоростью промчался сквозь трюм, чтобы внезапно возникнуть на авансцене. Метнувшийся луч света обратил на него внимание сидящих в зале, и тут же его окружила синеватая полутьма, только скромно мерцали мелко искрящаяся, как мокрый асфальт, ткань плаща и прилизанные волосы, а четкий профиль с прямым носом и тяжелой челюстью был ясно прорисован на фоне сияния, заливавшего глубину сцены, золотой фон задника и словно бы светящуюся фигуру в центре – бледное лицо, огромные темные глаза и насколько возможно подчеркнутые стараниями гримеров скулы.
– It’s perfect! – признал режиссер.
Хайнц подошел к Акселю, тот, вздернув бровь, окинул его суровым критическим взглядом, рассмеялся и стиснул юношу в объятьях перед камерой местного фоторепортера, готовившего рекламную статью.
– И сколько времени ушло на подготовку этого эпизода в две с половиной минуты? – поинтересовался тот.
– Недели две на все вместе? – Аксель обернулся к двойнику, и тот согласно кивнул. – Но это ответственный эпизод, конец первого акта. Дальше, впрочем, будет еще круче…
– А вы не боитесь быть слишком похожим на самого Акса Эдлигера? – спросил журналист у Хайнца.
– Боюсь? – приподнял тот густые, нарисованные «под Акселя» брови.
– Ну, звездам, как известно, угрожают завистники, недоброжелатели, сумасшедшие всякие, в конце концов… – весело напомнил репортер. – Вдруг вас перепутают?
– Сочту за честь возможность принять удар на себя! – улыбнулся Хайнц.
Аксель крепче сжал его плечи и заверил:
– У меня врагов нет.
– Повторим еще раз! – распорядился режиссер.
Артисты, пианист и осветители жалобно взвыли, но покорно направились на свои места. Два Шаттенгланца устало прошествовали вглубь сцены. Юноша подтягивал на ходу сползший плащ, Аксель же шел не глядя под ноги, сдвинув брови и задумчиво потирая покрытый густым слоем пудры подбородок.

***

Дитрих неловко отступил назад и уперся спиной в стену, едва не сбив плечом висевший на ней крест. Несостоявшийся убийца лежал на его тюфяке, неподвижный, странно заломив руку с ножом. Громкий треск ломающихся костей и стук падающего тела перебудили остальных постояльцев, спавших в той же зале. Со всех сторон на Дитриха смотрели испуганные, недоумевающие, растерянные со сна глаза.
– Он пытался убить меня, – хриплым голосом объяснил Дитрих, убирая с покрытого испариной лица светлые волосы.
Спина болела – впрочем, ничего другого и ожидать было нельзя, такие резкие развороты никогда не оставались для него безнаказанными. Поэтому Дитрих продолжал стоять у стены, пока двое других странников с постоялого двора перевернули мертвое тело и явили присутствующим изможденное, заросшее неопрятной бородой лицо и худую одежку нападавшего. Нож его, однако, был ухожен более, нежели он сам.
– Вор! – понимающе заметил кто-то. – Пролез как-то, пока все спали.
– Мелкий мужичонка, такой в любую щель проберется, что кошка, – согласился другой.
И оба скосили глаза на ларец, край которого торчал из-под трупа. Ларец стоял рядом с тюфяком, и, лежа на животе, Дитрих прижимал его к себе.
– Польстился на рыцарево состояние, – заметил кто-то. – Решил, что-то ценное там, в ларце.
– Наверно… наверно, – бормотал Дитрих, сильно сомневаясь, что это был случайный грабитель, и с тоской думал, что и в людных местах – в родных-то краях! – теперь не придется снимать ночью доспехи. Впрочем, от подкравшегося тайком к спящему убийцы они вряд ли смогут защитить.
В этот раз Дитриха спасла мучившая его вот уже которую неделю бессонница. Скорчившись на худом ложе, он обреченно вслушивался в храп и сопение прочих постояльцев, сознавая, что надежды наконец-то выспаться, раз уж выпала возможность провести ночь под крышей, в тепле и сытости, оказались тщетными, и потому услышал легчайшие – чуть ли не тише мышиного бега – шаги. До последнего момента он надеялся, что это просто кто-то из постояльцев вернулся со двора и боится разбудить остальных, но, когда убийца склонился над ним, и невидимое во тьме лезвие коснулось его бока, Дитрих был готов к стремительному рывку в сторону. Отчаяние, страх, чувство безнадежности, боль, терзавшие его на нескончаемом пути из Палестины, выплеснулись в порыве бешеной ярости, и мгновенье спустя нападавший был мертв – только громко и сухо хрустнула шея. Лукаш всегда восторгался, какие сильные у Дитриха руки… Но теперь не спросить было, кто заплатил убийце и что именно поручил ему.
Привели заспанного хозяина. Поняв, в чем дело, тот побелел от страха и стал униженно просить прощения, ухитряясь при этом искренне возмущаться – до каких мол времен дожили, душегубы всякие просто так по ночам влезают, никогда прежде такого не бывало… Труп унесли и постель по требованию Дитриха заменили. Измученное тело требовало покоя, да и спину то и дело пронзала острая боль. Однако ясно было, что заснуть он теперь уже точно не сможет, а значит, оставалось только смотреть в пустоту, снова слушать храп и тихие разговоры о происшедшем и о том, какие тяжелые ныне времена, и час за часом ждать далекого рассвета.

***

Карл Йорген с ненавистью посмотрел на тупо глядевший экран зависшего компьютера и нажал перезагрузку. День не задался с утра, как, впрочем, и вчерашний, и позавчерашний. Если жизнь, как говорят, состоит из черных и белых полос, то сейчас он явно попал в полосу сплошного мрака. Но самым глубоким провалом в черноту были недовольно поджатые губы Леграна, когда он протянул Карлу свежий выпуск «Штедтише Цайтунг» со словами: «Я думал, что с этой стороны никаких проблем не будет…» А потом еще строптивая девица… Йорген потер саднившую щеку.
В переговорном устройстве раздался голос секретарши, произнесший с вопросительным оттенком и одновременно – с мечтательным придыханием:
– К вам герр Аксель Эдлигер?..
– Да, конечно, – раздраженно бросил ей Йорген и добавил про себя: – Не пустишь – этот все равно войдет…
Прорваться к нему без предварительной договоренности было непросто, почти немыслимо, но для Эдлигера с его бронебойным обаянием, конечно, не существовало закрытых дверей. И неуступчивых секретарш.
– Хелло! – Аксель вошел в кабинет.
Оглядевшись с удивлением, но так и не обнаружив сидячих мест, он подошел к столу и присел на его край, инстинктивно приняв изящную позу.
– Мне внезапно понадобилось зайти в церковь Шлосс-Йоханнеса. Оказывается, ты тут главный по части реставраций и архитектуры, так уж будь любезен, обеспечь меня такой бумагой, чтобы мне не мотаться по дурацким конторам за подписями и печатями. Меня и фрау Шефер.
– А зачем тебе вдруг понадобилась замковая церковь? – с кислой миной поинтересовался Карл.
– Собираюсь сочетаться браком, знаешь ли. Всю жизнь мечтал сделать это среди костей далеких предков.
– Врешь, ты еще с той не разошелся.
– Ладно, я провожу исследование… генеалогическое! – нашелся Аксель. – Я же всегда подозревал, что у меня имеются дворянские корни… Когда дело доходит до рекламы, пара-тройка крестоносцев в роду никогда не помешает.
– Тогда тебе нужно в архив ратхауса, не так ли? – заметил Йорген. – Что ты рассчитываешь найти в замковой церкви? Если, конечно, ты не претендуешь на родство с самими Тройнхаймами…
– Разве что самое отдаленное, – глядя на Карла большими честными глазами, ответил Аксель.
– А фрау Шефер – тоже твоя родственница?
– Она историк. Разбирается в генеалогии.
– Ах да, конечно. Историк, – с кривой улыбкой кивнул Карл. – Это я помню.
– Или искать надо не в замке, а в пещерах?.. – раздумчиво заметил Аксель, надежнее устраиваясь на краю стола.
– Что? – поднял глаза Йорген, уже набиравший текст на клавиатуре.
– Ты ничего не находил там, кроме серебра? – наклонившись к нему, тихо спросил Аксель.
Серо-голубые глаза Йоргена смотрели на него без всякого выражения.
– Не понимаю тебя, Аксо.
– Не понимаешь? И эту штуку, наверно, не помнишь? – Аксель достал из кармана медальон, покачал перед лицом Йоргена на грубой металлической цепочке, так что казалось, будто пчела взмахнула крылышками.
– А! – Йорген откинулся в кресле, неприятно улыбаясь. – Я помню ее. Как же! У нашего Атоса была собственная золотая пчела. Я был уверен, что она так и пропала в пыли и хламе в этом проклятом доме. А теперь твоя девка все время носит ее…
– И чем же моя игрушка так раздражает тебя? – Аксель залюбовался пчелой, качавшейся в его руке.
– Лучше бы ты уничтожил ее, – посоветовал Карл. – Если помнишь, она приносила несчастья. В лучшем случае – опасные фантазии.
– Она мне слишком дорога, – Аксель убрал медальон в карман. – Кстати, очень советую всем, кого это касается, держаться подальше от дорогих моей душе воспоминаний. И от моей девушки тоже.
– Страшно подумать, что случится в противном случае! – ухмыльнулся Карл. – Я тебе тоже кое-что посоветую: сосредоточься на своих прямых обязанностях. У тебя, помнится, премьера на днях, а это дело ответственное, всякое на этих премьерах бывает… Особенно, когда делаешь опасные трюки.
– Это как будто работа техников. Мое-то дело – песни петь. Думаешь, если я сосредоточусь на пении, трюки станут менее опасными? – серьезно спросил Аксель.
– Возможно, – ответил Йорген. – Знаешь, как говорится: хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, присмотри за всем сам. Не отвлекайся на глупости.
– Кстати, сочувствую, – Аксель показал глазами на щеку Карла. – Чертовски неприятно. По себе знаю: недавно напоролся щекой на сук. А тут, кажется, даже следы ногтей… Может быть заражение, знаешь ли.
– У меня дома стервозная кошка, – осклабился Карл и протянул Акселю листок бумаги, выдернутый из принтера. – Держи, потомок крестоносцев. И искренне тебе рекомендую: не становись поперек дороги Леграну. Да и мне тоже. И приструни свою чертову девку. До больших игр вы с ней не доросли.
– Благодарю, – Аксель с удовлетворением пробежал глазами бумагу. – И за советы тоже. Но, вообще-то, мы с Хайди предпочитаем сказки.
– Если сказки принимать слишком всерьез, тоже всякое бывает, – заметил Карл. – Не у каждой сказки счастливый конец.
– Ты прав, – Аксель на мгновенье опустил глаза. – И что-то мне подсказывает, что наша как раз из таких…
– Аксо, – Карл внезапно положил ладонь на его руку, опиравшуюся о стол. – Сосредоточься на своем шоу. И будь осторожен.
– Спасибо, – Аксель помахал листком. – Я всегда знал: мушкетеры остаются верны своей дружбе. Насколько могут себе позволить, верно? – И Аксель вышел из кабинета своей упругой танцующей походкой.
Карл повернулся к компьютеру и, тихо ругнувшись, снова потер щеку – щека болела и, кажется, распухала все больше.

***

Пршигода подошел к окну, скрестив руки на груди. Старую церковь на Санта-Веране снесли, без ее изящного силуэта на вершине высокая скала смотрелась непривычно – торчала, словно голая культя обрубленной руки. Небо было по-зимнему пасмурным. Пршигода выругался, вернулся за стол, достал из кармана карандаш и принялся царапать что-то на салфетке.
Мистраль допила кофе, подошла к стене и легко нашла потайной рычаг, спрятанный за наличником двери. Картина подалась назад вместе с куском стены, беззвучно провернулся огромный барабан позади заштукатуренной поверхности, и на ее место начало выдвигаться другое полотно. Мистраль знала, что этот механизм придумал и собрал Борнь, как и другие, размещенные по всему дому с учетом особенностей архитектуры. Здесь полно было тайных комнат, занятых его машинами. Смена картин на вилле, которую Мистраль называла «корректировкой погоды», уже превратилась у нее в любимый утренний ритуал. Посмотрев критически на пушистые снежные хлопья на очередном полотне, она покачала головой. При температуре выше нуля эти нежные кружева грозят превратиться в ливень. Мистраль снова потянула за рычаг, но барабан натужно заскрипел, словно не хотел показывать следующую картину.
В пустой проем наконец выглянул морской берег, разоренный бурей. Темный труп разбитого корабля привалился к скале. Деталей не видно было в сумерках, только плескались сизые волны, и за горизонт уползали тяжелые тучи. Буря лишь задела могучим крылом этот берег, но унесла сотни жизней. Мистраль не могла отвести глаз от черной стены шторма на горизонте, уже уходящей, и все же остающейся навечно, запечатленной на холсте... И при закрытом окне в затылок вдруг дохнул ледяной зимний ветер.
– Какого дьявола? – хрипло произнес Пршигода, вскочил из-за стола, в два больших шага оказался у стены и руками толкнул картину. Барабан со скрежетом провернулся, страшное полотно исчезло из глаз.
– Ее никто не должен видеть! – прорычал Пршигода. – Какого черта она вообще здесь висит? Где этот кривой ублюдок? Это опять его штучки?
– Ты боишься, что может произойти шторм, как на картине? – спросила Мистраль.
– Я бы не рисковал.
– Но ведь буря на ней уже ушла, – улыбнулась девушка.
– Она может вернуться, – бросил Пршигода, снова садясь за стол, и, помолчав, добавил: – Она хочет вернуться. Это было в Шотландии, не помню, как называлось то место... Кажется, в XVIII веке. Мы случайно оказались рядом с несколькими... моими слугами. Мы пытались спасти хоть кого-нибудь, но не сумели. Буря выпила их жизни и умчалась, насытившись. А я стоял и смотрел ей вслед. И чувствовал, что смерть стояла рядом со мной.
– Я понимаю, о чем ты, – задумчиво произнесла Мистраль. – Я ощутила нечто подобное, когда ты писал мой портрет.
– Возможно. И потом, когда я писал картину, смерть заглядывала мне через плечо и словно подсказывала. Это был мой первый пейзаж такого рода – ты понимаешь, о чем я – и единственный... настоящий. Мне следовало уничтожить эту картину от греха подальше, но я не смог, ведь она была одной из лучших моих работ. Я всегда держу ее в безопасном месте... укрытой. Нужно, чтобы Борнь убрал ее назад.
– Неужели ты думаешь... – начала Мистраль, но в этот момент в столовую вошли Шарло и Андрес в непродуваемой куртке и шерстяной шапочке. Испанец остановился на пороге, ожидая указаний, а бульдог принялся беспокойно крутиться у их ног.
Пршигода, видимо, потратил больше, чем мог себе позволить, но купил, кроме нового катера, небольшую яхту – как показалось Мистраль, только ради того, чтобы занять выздоровевшего Андреса и отвлечь от мыслей о Дженни.
– Как насчет зимней прогулки по морю? – улыбнулся Пршигода. – Андресито, увези нас куда-нибудь, чтобы я не видел эту чертову стройку!
Мужчины вышли из комнаты, а Мистраль задержалась у стола, собирая посуду. Приковылял Борнь с подносом. Мистраль жалела и боялась урода, не зная, как себя с ним держать.
– Миро сказал, чтобы вы убрали картину с кораблем, – передала она.
– Да, мадам, – тусклым голосом ответил Борнь. Теперь урод говорил с девушкой нормальным голосом, перестав хрипеть так, словно вот-вот помрет, однако, если он и испытывал благодарность за помощь, то ему хорошо удавалось это скрывать.
Мистраль подняла салфетку Пршигоды и увидела на ней небрежный набросок женского лица. Не в первый раз ей уже попадалось это лицо, с несколько резковатыми чертами и сосредоточенным, напряженным взглядом.
– Это она и есть? – спросила Мистраль. – Его покойная жена? Которая погибла во время пожара...
Борнь взглянул на нее исподлобья, и девушка поняла, что именно его, наверно, не стоило спрашивать об этом. Урод протянул костистую лапу, смял салфетку и бросил на поднос с грязной посудой. Мистраль почувствовала, что заливается краской.
– Это не она. Я не знал эту женщину, – неожиданно мягко произнес Борнь и добавил, помолчав: – Мадам лучше поспешить, ее ждут. И лучше одеться потеплее, на море сейчас свежо.
– Спасибо, – улыбнулась Мистраль и поспешно вышла из столовой, слыша требовательный лай Шарло.





Книга опубликована по принципу Book-on-demand, то есть покупатель делает заказ и для него специально изготавливается экземпляр.

Заказать книгу можно в издательстве Геликон-плюс

320 с., твердый матовый переплет, авторские ч.-б. иллюстрации, стоимость: 250 р. (на сайте указана цена с комиссией в случае перевода через электронные системы).

@темы: слэш, книги, мистика, book-on-demand, издание книг, детектив